Новый роман Евгения Водолазкина - "Оправдание острова" - подсказывает сам: о чем мог быть наш разговор. Куда все стремительней движется мир, и какое место в нем займет Россия? Как на это смотрит англичанин Джулиан Барнс? Почему информационные потоки, опрокинувшие Новое время, напоминают опрокинутое когда-то книгопечатанием Средневековье? Как относиться к нынешнему феминизму? Кому, в конце концов, поставить на Лубянке памятник? Мало ли куда заводят вдруг писательские разговоры. Тем они интересны, мне кажется.
Павел Басинский:
У моего любимого английского писателя Джулиана Барнса есть принцип: никогда не писать двух похожих книг. Мне кажется, такого же принципа придерживаешься и ты. "Авиатор" не похож на "Лавра", "Брисбен" на "Авиатора", а "Оправдание острова" на "Брисбен" и все предыдущие романы. Вроде бы ты в "Острове" вернулся в Средние века. Но в нем не столько "Русью пахнет", сколько тревожным воздухом наших дней. По-моему, ни один твой роман не был таким современным, я бы даже сказал, злободневным. Вымышленный Остров, повествование, стилизованное под летописи. А я словно последние новости в Яндексе читаю. Эти локальные войны, которые никому не нужны. Эти гражданские противостояния 50 на 50, что у нас, что в Америке, что в Европе. Анемия церкви, не способной этому противостоять. Даже "отравления" эти странные, которые происходят и в твоем романе... Я ошибаюсь или ты действительно хотел написать злободневный роман?
Евгений Водолазкин: Знаешь, я тоже очень люблю Барнса. Несколько лет назад мы с ним беседовали в Москве - и меня удивило, как много у нас общих оценок. В частности, он энергично поддержал меня в том, что в начале 90-х Западу следовало принять протянутую Россией руку, а не отправлять нас подождать в сенях. Мне кажется, и в художественном смысле наши взгляды близки. Непохожесть следующего романа на предыдущий рождена не стремлением к оригинальности. Роман - это отдельный мир. Он создается, подобно большому миру, с нуля, и в нем не может быть бэушных деталей. Разумеется, есть и другой взгляд на вещи: писатель рассматривает каждый новый роман как продолжение предыдущего. И такой подход я тоже понимаю. Некоторые темы переходят у меня из одной книги в другую, но стремление в каждом новом романе видеть мир как в первый день творения у меня больше тяги к преемственности.
Ты точно определил нынешнюю атмосферу как тревожную. Есть в ней что-то душное, предгрозовое. Нужно бы заканчивать затянувшийся пикник, ведь понятно, что до грозы домой не добежать. Вместо того, чтобы к ней подготовиться, мы продолжаем сидеть и отругиваться друг от друга, от соседей, ближних и дальних. Если это называть актуальностью, то - да, роман актуален. Вообще же стоит помнить, что история началась не сегодня и что все уже когда-то было. Хронисты в романе описывают Средневековье и Новое время примерно в одной и той же манере. Разные времена это как бы приводит к общему знаменателю.
Павел Басинский: В твоем романе летопись комментируют Парфений и Ксения. Но много ли авторов-женщин в Средневековье? Или это тоже дань современности, когда женская литература выходит на передние рубежи и начинает затмевать мужскую? Как ты вообще относишься к феминизму? В "Брисбене" ты довольно язвительно писал о протестной женской группе "Femen".
Евгений Водолазкин: Ты совершенно прав в том, что создание текстов в Средневековье было чисто мужским делом. Но Ксения - особый случай. Рожденная в Средневековье, она дожила до наших дней - и пишет свои комментарии сегодня, в соответствии с нынешними представлениями о должном. Героиня, прямо скажем, возрастная - ей 347 лет, но она нужна была мне как живое воплощение истории, как человек, который менялся вместе с историей.
Я не делю литературу на мужскую и женскую: существует лишь литература и нелитература. Достаточно сказать, что в число моих любимых авторов входят Ахматова, Цветаева или, допустим, Мюриэл Спарк, но я никогда не рассматривал их в гендерном контексте. Разумеется, они говорят женскими голосами, но это прекрасно: равенство - это не тождество. Я понимаю исторические причины возникновения феминизма, но всякая целенаправленная защита той или иной группы (социальной, национальной, возрастной и так далее) мне не близка. Потому что противопоставление, и нередко - агрессивное, части целому лишь углубляет разделительные линии. Мне кажется, что уважение и поддержка таким группам проявляется гораздо больше в их невыделении. Такое отношение заведомо не ставит под сомнение их равенство с остальными. А в том, что это равенство существует, я убежден. Могу сказать, что разговоры о "дамской науке" или "дамской литературе" всегда вызывали во мне протест, но никогда не приходило в голову делать этот протест институциональным.
Павел Басинский: Ты говоришь, что история не началась сегодня. Кто же с этим спорит? Но я помню, как во время широкого обсуждения "Лавра" ты высказал мысль, что наше время возвращается в Средние века, когда история была другой и личность была другой. Признаться, тогда я не очень понял твою мысль. Но, читая "Оправдание острова", понимаю, что, возможно, ты прав. Вот смотри. С 1991 года, когда Россия стала другой страной, прошло тридцать лет. Что существенно изменилось за это время? Раньше поколения менялись каждое десятилетие. В ХХ веке Россия пережила три революции, две мировые и гражданскую войну. Плотность событий на малом отрезке времени была невероятной! А сейчас мы живем как будто вне истории. Да и не хочет никто творить историю, кроме политических фантазеров. Живем от Нового года до Нового года, надеемся, что в Новом году будут изменения. Просыпаемся утром 1 января, а в квартире и за окном все то же. Так и в твоем романе люди до начала истории жили годовыми циклами. Нет?
Евгений Водолазкин: Да, символом дохристианской истории является круг. Эта история циклична, в то время как символ христианской истории - спираль: события до определенной степени повторяются, но на ином уровне. Это говорили еще отцы церкви. Я отмечал появление в современности (в частности, в литературе) некоторых черт, характерных для Средневековья, но это вовсе не означает, что Средние века возвращаются. Определенное структурное сходство к новому Средневековью не приведет, потому что наполнение этих форм будет совсем другим.
Фото: разные ресурсы сети Интернет
Продолжение диалога на сайте "Российской газеты"