Сегодня в это трудно поверить, но в публикации этого стихотворения отказали две газеты – «Красная звезда» и «На штурм». Да и сам Симонов этот шедевр, посвященный его любимой женщине актрисе Валентине Серовой, печатать не собирался – слишком он расходился с официальной пропагандой.
Стихотворение «Жди меня...» не только содержанием, но и своей фонетикой боевого духа явно не добавляло. В первых же семи строках десять раз мы слышим звук «ж». «Жди меня, и я вернусь. / Только очень жди, / Жди, когда наводят грусть, / Желтые дожди. / Жди, когда снега метут, /Жди, когда жара, / Жди, когда других не ждут...»
Симонов был мастером и не мог не понимать, что этот жужжаще-заунывный зачин не для поднятия боевого духа. Да и сам жанр стихотворения, восходящий то ли к языческим заклинаниям, то ли к христианской молитве не годился для газет, которые поступали на фронт и читались работниками тыла. Какие «желтые дожди»? Какие «снега метут» в стихотворении, написанном летом 1941 года, если в то время еще верили в скорый и победоносный конец войны?
Дальше. «Пусть поверят сын и мать, / В то, что нет меня...» То есть мать поверит? Родная мать? Это как? Это было уже вызовом не только военной пропаганде, но и русской классической традиции, в которой именно мать, а не жена и тем более не любовница (в стихотворении нет ни одного указания, что это именно жена), является последней инстанцией, к которой должен обращаться солдат, когда ему плохо, страшно. Именно эта народная традиция и была использована в плакате Великой Отечественной «Родина-мать зовет!», созданном художником Ираклием Тоидзде тем же летом 1941 года.
Дальше. «Не понять не ждавшим им, / Как среди огня / Ожиданием своим / Ты спасла меня. / Как я выжил, будем знать / Только мы с тобой...» Это как? Это была уже невероятная «лирическая дерзость», говоря словами Афанасия Фета. Солдат выжил на фронте не потому, что грамотно воевал и слушался командиров. Не потому что боевая мощь Красной Армии была круче боевой мощи врага. Выжил, потому что обращался в мольбах к любимой женщине.
Такое стихотворение не должно было появиться в печати во время войны, а после войны оно уже не имело бы смысла. И Симонов это прекрасно понимал. Он писал это стихотворение как письмо любимой женщине. Оно писалось для двоих – для нее и для него. Но стоило Симонову прочитать его кому-то из своих друзей, как оно зажило своей жизнью. Его переписывали от руки, заучивали наизусть. И в конце концов оно появилось в «Правде» 14 января 1942 года, став затем самым любимым стихотворением солдат и тех, кто ждал их возвращения с фронта. А после войны – моряков и подводников. И всех советских людей.
